Мы пляшем перед кактусом в пять часов утра (c)
Название: Вечная жизнь бабочки
Размер: мини, 1254 слова
Пейринг/Персонажи: Рафаэлло, Скиттлз, Киндер
Категория: джен
Жанр: дарк.
Рейтинг: R
Задание: Рафаэлло, Скиттлз, Киндер, R, дарк, джен.
читать дальшеСкиттлз лежал головой на коленях Киндера. Рядом, мрачно посматривая в иллюминатор, сидел Раф. Полупустая бутылка виски переходила по кругу. Раз в несколько минут Киндер осторожно приподнимал голову страдающего сокомандника, Раф прихлебывал из горла сам, затем вливал немного в Скита, следя, чтобы тот не захлебнулся. Даже непьющий Киндер изредка прикладывался – от безнадежности.
На их мелкое научно-исследовательское суденышко с жалкими тремя членами экипажа напали, ограбили и оставили дрейфовать в стороне от оживленных торговых путей. Космопираты, чтоб их! И это несмотря на обшарпанный вид малютки «Флюида»… Хотя оборудования в нем было на приличную сумму…
Неизвестные распотрошили собранную с таким трудом электоронику, оборвали связь с внешним миром и нанесли летальный ущерб двигателям. Полезший было с безрассудной смелостью в бой Скиттлз отхватил по полной.
«…он был нашим штурманом, весьма талантливым, с невероятно быстрой реакцией и скоростью подсчетов, сравнимой с машинной». (1)
- Знаете, а я никогда раньше не пил в таких масштабах. Только пяни. Но от них-то совсем другой эффект, - сипло проговорил Скиттлз и закашлялся.
Алкоголь, к счастью, действовал на него так же, как на землян. Как обезболивающее на крайний случай вполне годился. А вот так называемые «пяни» – препараты из местных (на родине Скита) растений – помогали ему не сойти с ума в сравнительно бесцветном и беззвучном мире высоких технологий. Людям такое лучше не употреблять.
«Место рождения – планета Пяна, странный мир гуманоидных существ. Я раньше видел ее, пролетая мимо на торговом суденышке, давно еще, с отцом. Оранжевые моря, красно-синие континенты и кислотно-зеленые облака, такие, что глаза режет. Население оказалось под стать: шумные, деятельные, но неизменно позитивные почти-люди. Различие составляли удлиненные верхние конечности и невообразимая естественная пигментация. Теория о сочетании цветов в природе этой планеты отсутствует напрочь».
Он притих и, кажется, задремал, только дыхание вырывалось – тяжелое, с хрипами. Решили его как можно дольше не беспокоить.
«Уже будучи сплоченной командой, мы как-то пролетали транзитом через один из крупнейших перевалочных центров галактики. Там нам довелось узреть приветствие с парой обитателей его родины. Проходя с командой через космопорт, Скиттлз вдруг застыл, затем медленно развернулся и завертел головой, словно пытаясь рассмотреть кого-то в другом конце чудовищных размеров главного зала. Невозможно? Ничего подобного! Наш товарищ весь подобрался, просиял, будто расцвел, и спроецировал из пальцев полноцветный спектр лучей – прямо над толпой. Те, на другой стороне, вскинули руки в ответном жесте, лучи соединились, и под потолком засияла яркая радужная дуга. Казалось, ее можно потрогать, такой четкой и плотной она была. Невероятное зрелище! Когда земляки вдоволь наулыбались друг другу и опустили гибкие семипалые конечности, она просто осыпалась золотистыми искрами на головы проходящих под ней представителей разных рас. Скит же, как ни в чем ни бывало, повернулся и, насвистывая, продолжил свой путь. А мы еще долго стояли с раскрытыми ртами. Такого в энциклопедиях не было!..»
Киндер откинул волосы с мокрого лба Скиттлза. Тот открыл мутные от слабости лиловые глаза и растянул растрескавшиеся малиновые губы в подобии улыбки. Вышла жалкая кривая гримаса.
«Столкнувшись с пянцем, любой сразу узнает его.
Руки почти такой же длины, как ноги, семь пальцев на каждой. Волосы же абсолютно любого цвета или сочетаний цветов. У Скита они были красно-зеленые и росли, как им вздумается. Он отращивал длинные пряди и, высунув от усердия язык, каждый цикл ставил себе довольно приличный ирокез, благо все-таки большая часть растительности соизволила произрастать на линии симметрии головы».
Они перебинтовали его, как могли, но повязка на животе все равно медленно пропитывалась его кровью – жидкой и легкой, просачивающейся даже в поры полиэтилена. Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать целостность пянца. Даже зашитые раны продолжают кровоточить, потому-то дети планеты почти не покидают родину – там сама атмосфера и простая вода (простая в их понимании. Раф бы не стал пить эту бензиново-мыльную бурду ни за какие коврижки!) заживляли порезы, ведь по химическому составу они родственны внутренним жидкостям и плоти ее обитателей.
«Как он рассказывал, городов у них нет – каждый живет, где хочет, зато и планета сравнительно однородна по ландшафту, исключая побережье –там чуть более влажно. И в их жилищах, как и вне их, необходимо постоянно карабкаться – по деревьям, домам, скалам, так что известный на Земле «паркур» - единственный способ передвижения.
Тем более было удивительно, как такие, как Скит, смогли вырваться из колыбели привычного, пусть и диковатого, мира. У них, конечно же, были и учебные заведения, и научно-исследовательские институты, однако технологический прогресс обошел планету стороной. Вместо этого лучшие умы изучали биотехнологии, которые Пяна по сей день успешно продает во внешний мир – тем, кто осмеливается спуститься на поверхность.
И находились смельчаки – с железными нервами, отсутствием предрасположенности к эпилепсии и другим нервным расстройствам . Других не пускали: вероятность «поехать крышей» от постоянно сменяющихся кислотных красок окружающей среды, беспрерывной какафонии и пейзажей, который можно увидеть только во время самых жестких приходов, вполне реальна».
Даже сейчас Скит оставался произведением искусства, как в Музее современности – весь яркие краски и резкие линии. И радужная лужа под ним. Мечта фотографа. Или наркомана.
«Киндер (третий член экипажа и кузен Р. Ферреро – прим. ред.), помнится, заставил его позировать, пытался нарисовать, но бросил затею. Полдня ходил насупленный, а за ужином заявил, что краски-де, купленные на последней распродаже для художников, слишком тусклые. Он ярче. А в движении – ослепляет».
Теперь жизнь, шипя и бурля, как газировка, выходила через щели между стежками. Запах кисло-сладкий – то ли лимон, то ли кизил. Говорят, так пахнет на Пяне.
«Однажды Скиттлз признался, что тишина для него болезненна. Сначала все заметили, что тот ходил и постоянно напевал себе под нос, но часто отвлекался и умолкал, а потом валялся с мигренью. Все это продолжалось до тех пор, пока я не догадался снабдить его гарнитурой внутрикорабельной связи и запрограммировал его канал на круглосуточное рандомное воспроизведение музыки (найденной в электронной библиотеке). Странно, но любимым стилем оказались вовсе не растаманские напевы. Напротив, его радовал земной рок, и обычно чем тяжелее, тем лучше. Причем узнал я об этом совершенно случайно – когда однажды утром тот, душераздирающе зевая, приплелся в рубку и попросил исключить из списка произведения весь шансон и блюз – он просто не смог под них уснуть. Хотя под хэви метал отключался как миленький, просыпался, вставлял выпавший наушник, и опять засыпал сном младенца. И со временем мы научились определять, под что тот довольно жмурится, сидя в своем кресле, а под что – вдохновенно стучит по штурманскому пульту».
Скиттлз вдруг вздохнул, проснулся и открыл совершенно ясные глаза:
- Сожгите меня…. после… и верните на… Пяну кольцо… там… - он отдышался и заговорил снова. - ДНК… Я…
Но не успел закончить – его время в этом мире вышло вместе с пузырящимся биологическим раствором, служившим ему кровью…
«Мы запустили систему самоочистки на «Флюиде», благо налетчики разломали нам только двигатели и лишили связи, оставив обеспечение жизнедеятельности в норме. Так вот, затем отнесли его туда и исполнили последнюю, и весьма разумную, просьбу. Оба плакали. Нам не было стыдно».
Что осталось от этого яркого не-человека? Бутылек разноцветного песка, кольцо из неизвестного материала, содержащее его ДНК. И память.
…
Киндер, наплевав на правила безопасности, курил, лежа на койке с своей каюте. Постучавшись и дождавшись утвердительного ответа, зашел Раф. Кузен даже не отвел глаз от потолка, однако задал свой вопрос:
- И что теперь?
- Припасов пока достаточно, продержимся… а там – кто-нибудь подберет.
Киндер покачал головой.
- Да кому мы нужны…
Раф заметил слабое мерцание – бутылку на его столе. И рядом кольцо. Некоторое время помялся, не решаясь спросить. Так и не набравшись смелости, вздохнул и вышел.
«Интересный факт, который я узнал через пару лет после той трагедии: клонирование на Пяне освоили еще в прошлом веке. Выращивают себе новых старых пянцев, как окуклившихся гусениц. И с сохранением всех воспоминаний. Откуда я узнал, спросите вы? Спросите Скиттлза. Если найдете. Опять улетел».
___________________________
1 – Здесь и далее – отрывки из книги-мемуаров «Исследователь жизни» Р. Ферреро, почетного члена Галактического Союза Микробиологов, лауреата премии «За вклад в науку» за открытие разумных микроорганизмов в системе Беты Единорога (Monoceros-β
.
Размер: мини, 1254 слова
Пейринг/Персонажи: Рафаэлло, Скиттлз, Киндер
Категория: джен
Жанр: дарк.
Рейтинг: R
Задание: Рафаэлло, Скиттлз, Киндер, R, дарк, джен.
читать дальшеСкиттлз лежал головой на коленях Киндера. Рядом, мрачно посматривая в иллюминатор, сидел Раф. Полупустая бутылка виски переходила по кругу. Раз в несколько минут Киндер осторожно приподнимал голову страдающего сокомандника, Раф прихлебывал из горла сам, затем вливал немного в Скита, следя, чтобы тот не захлебнулся. Даже непьющий Киндер изредка прикладывался – от безнадежности.
На их мелкое научно-исследовательское суденышко с жалкими тремя членами экипажа напали, ограбили и оставили дрейфовать в стороне от оживленных торговых путей. Космопираты, чтоб их! И это несмотря на обшарпанный вид малютки «Флюида»… Хотя оборудования в нем было на приличную сумму…
Неизвестные распотрошили собранную с таким трудом электоронику, оборвали связь с внешним миром и нанесли летальный ущерб двигателям. Полезший было с безрассудной смелостью в бой Скиттлз отхватил по полной.
«…он был нашим штурманом, весьма талантливым, с невероятно быстрой реакцией и скоростью подсчетов, сравнимой с машинной». (1)
- Знаете, а я никогда раньше не пил в таких масштабах. Только пяни. Но от них-то совсем другой эффект, - сипло проговорил Скиттлз и закашлялся.
Алкоголь, к счастью, действовал на него так же, как на землян. Как обезболивающее на крайний случай вполне годился. А вот так называемые «пяни» – препараты из местных (на родине Скита) растений – помогали ему не сойти с ума в сравнительно бесцветном и беззвучном мире высоких технологий. Людям такое лучше не употреблять.
«Место рождения – планета Пяна, странный мир гуманоидных существ. Я раньше видел ее, пролетая мимо на торговом суденышке, давно еще, с отцом. Оранжевые моря, красно-синие континенты и кислотно-зеленые облака, такие, что глаза режет. Население оказалось под стать: шумные, деятельные, но неизменно позитивные почти-люди. Различие составляли удлиненные верхние конечности и невообразимая естественная пигментация. Теория о сочетании цветов в природе этой планеты отсутствует напрочь».
Он притих и, кажется, задремал, только дыхание вырывалось – тяжелое, с хрипами. Решили его как можно дольше не беспокоить.
«Уже будучи сплоченной командой, мы как-то пролетали транзитом через один из крупнейших перевалочных центров галактики. Там нам довелось узреть приветствие с парой обитателей его родины. Проходя с командой через космопорт, Скиттлз вдруг застыл, затем медленно развернулся и завертел головой, словно пытаясь рассмотреть кого-то в другом конце чудовищных размеров главного зала. Невозможно? Ничего подобного! Наш товарищ весь подобрался, просиял, будто расцвел, и спроецировал из пальцев полноцветный спектр лучей – прямо над толпой. Те, на другой стороне, вскинули руки в ответном жесте, лучи соединились, и под потолком засияла яркая радужная дуга. Казалось, ее можно потрогать, такой четкой и плотной она была. Невероятное зрелище! Когда земляки вдоволь наулыбались друг другу и опустили гибкие семипалые конечности, она просто осыпалась золотистыми искрами на головы проходящих под ней представителей разных рас. Скит же, как ни в чем ни бывало, повернулся и, насвистывая, продолжил свой путь. А мы еще долго стояли с раскрытыми ртами. Такого в энциклопедиях не было!..»
Киндер откинул волосы с мокрого лба Скиттлза. Тот открыл мутные от слабости лиловые глаза и растянул растрескавшиеся малиновые губы в подобии улыбки. Вышла жалкая кривая гримаса.
«Столкнувшись с пянцем, любой сразу узнает его.
Руки почти такой же длины, как ноги, семь пальцев на каждой. Волосы же абсолютно любого цвета или сочетаний цветов. У Скита они были красно-зеленые и росли, как им вздумается. Он отращивал длинные пряди и, высунув от усердия язык, каждый цикл ставил себе довольно приличный ирокез, благо все-таки большая часть растительности соизволила произрастать на линии симметрии головы».
Они перебинтовали его, как могли, но повязка на животе все равно медленно пропитывалась его кровью – жидкой и легкой, просачивающейся даже в поры полиэтилена. Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать целостность пянца. Даже зашитые раны продолжают кровоточить, потому-то дети планеты почти не покидают родину – там сама атмосфера и простая вода (простая в их понимании. Раф бы не стал пить эту бензиново-мыльную бурду ни за какие коврижки!) заживляли порезы, ведь по химическому составу они родственны внутренним жидкостям и плоти ее обитателей.
«Как он рассказывал, городов у них нет – каждый живет, где хочет, зато и планета сравнительно однородна по ландшафту, исключая побережье –там чуть более влажно. И в их жилищах, как и вне их, необходимо постоянно карабкаться – по деревьям, домам, скалам, так что известный на Земле «паркур» - единственный способ передвижения.
Тем более было удивительно, как такие, как Скит, смогли вырваться из колыбели привычного, пусть и диковатого, мира. У них, конечно же, были и учебные заведения, и научно-исследовательские институты, однако технологический прогресс обошел планету стороной. Вместо этого лучшие умы изучали биотехнологии, которые Пяна по сей день успешно продает во внешний мир – тем, кто осмеливается спуститься на поверхность.
И находились смельчаки – с железными нервами, отсутствием предрасположенности к эпилепсии и другим нервным расстройствам . Других не пускали: вероятность «поехать крышей» от постоянно сменяющихся кислотных красок окружающей среды, беспрерывной какафонии и пейзажей, который можно увидеть только во время самых жестких приходов, вполне реальна».
Даже сейчас Скит оставался произведением искусства, как в Музее современности – весь яркие краски и резкие линии. И радужная лужа под ним. Мечта фотографа. Или наркомана.
«Киндер (третий член экипажа и кузен Р. Ферреро – прим. ред.), помнится, заставил его позировать, пытался нарисовать, но бросил затею. Полдня ходил насупленный, а за ужином заявил, что краски-де, купленные на последней распродаже для художников, слишком тусклые. Он ярче. А в движении – ослепляет».
Теперь жизнь, шипя и бурля, как газировка, выходила через щели между стежками. Запах кисло-сладкий – то ли лимон, то ли кизил. Говорят, так пахнет на Пяне.
«Однажды Скиттлз признался, что тишина для него болезненна. Сначала все заметили, что тот ходил и постоянно напевал себе под нос, но часто отвлекался и умолкал, а потом валялся с мигренью. Все это продолжалось до тех пор, пока я не догадался снабдить его гарнитурой внутрикорабельной связи и запрограммировал его канал на круглосуточное рандомное воспроизведение музыки (найденной в электронной библиотеке). Странно, но любимым стилем оказались вовсе не растаманские напевы. Напротив, его радовал земной рок, и обычно чем тяжелее, тем лучше. Причем узнал я об этом совершенно случайно – когда однажды утром тот, душераздирающе зевая, приплелся в рубку и попросил исключить из списка произведения весь шансон и блюз – он просто не смог под них уснуть. Хотя под хэви метал отключался как миленький, просыпался, вставлял выпавший наушник, и опять засыпал сном младенца. И со временем мы научились определять, под что тот довольно жмурится, сидя в своем кресле, а под что – вдохновенно стучит по штурманскому пульту».
Скиттлз вдруг вздохнул, проснулся и открыл совершенно ясные глаза:
- Сожгите меня…. после… и верните на… Пяну кольцо… там… - он отдышался и заговорил снова. - ДНК… Я…
Но не успел закончить – его время в этом мире вышло вместе с пузырящимся биологическим раствором, служившим ему кровью…
«Мы запустили систему самоочистки на «Флюиде», благо налетчики разломали нам только двигатели и лишили связи, оставив обеспечение жизнедеятельности в норме. Так вот, затем отнесли его туда и исполнили последнюю, и весьма разумную, просьбу. Оба плакали. Нам не было стыдно».
Что осталось от этого яркого не-человека? Бутылек разноцветного песка, кольцо из неизвестного материала, содержащее его ДНК. И память.
…
Киндер, наплевав на правила безопасности, курил, лежа на койке с своей каюте. Постучавшись и дождавшись утвердительного ответа, зашел Раф. Кузен даже не отвел глаз от потолка, однако задал свой вопрос:
- И что теперь?
- Припасов пока достаточно, продержимся… а там – кто-нибудь подберет.
Киндер покачал головой.
- Да кому мы нужны…
Раф заметил слабое мерцание – бутылку на его столе. И рядом кольцо. Некоторое время помялся, не решаясь спросить. Так и не набравшись смелости, вздохнул и вышел.
«Интересный факт, который я узнал через пару лет после той трагедии: клонирование на Пяне освоили еще в прошлом веке. Выращивают себе новых старых пянцев, как окуклившихся гусениц. И с сохранением всех воспоминаний. Откуда я узнал, спросите вы? Спросите Скиттлза. Если найдете. Опять улетел».
___________________________
1 – Здесь и далее – отрывки из книги-мемуаров «Исследователь жизни» Р. Ферреро, почетного члена Галактического Союза Микробиологов, лауреата премии «За вклад в науку» за открытие разумных микроорганизмов в системе Беты Единорога (Monoceros-β
