Размер: мини, 2864 слова
Пейринг/Персонажи: Пикник/Мандерли
Категория: слэш
Жанр: флафф
Рейтинг: PG-13
Задание: Пикник, Мандерли, PG-13, флафф, слэш. Исполнить получилось вроде все.
читать дальшеМандерли выходит из университета, на пару мгновений задержавшись на крытом крыльце и вдохнув свежий весенний воздух. Его обгоняют, с ним прощаются, дружески хлопая по спине, разбегаясь врассыпную, в разные стороны; преимущественно на парковку, уставленную дорогими автомобилями. Мандерли тоже могли бы возить, но он категорически против – ходит пешком, стирая подошвы дорогих туфель.
Университет Кэдбери постепенно пустеет, и гомон голосов стихает, уходит на второй план. Вокруг буйно цветет весна - особое время, когда даже приличные дети - отпрыски богатых семей - не могут усидеть на месте и стремятся покинуть обитель знаний как можно раньше. Тёплый ветерок треплет идеальную (как, впрочем, и всегда) укладку Мандерли; тот удовлетворённо выдыхает, ослабляет пальцами узел серебристо-серого форменного галстука, скидывает насыщенно-вишнёвый пиджак, повесив его на сгиб руки и, оставшись в одной рубашке, неспешным шагом уходит прочь со двора.
Возвращаться в особняк не хочется. Эти несколько часов пару раз в неделю Мандерли хочет побыть собой - не тем, каким его знают в семье или в университете.
Он гуляет, погружённый в свои мысли, весь день. Ловит пальцами лепестки цветущих яблонь. Улыбается прохожим. Портит репутацию семье Ферреро своим праздношатающимся видом. Сам не замечает, как ноги несут его все дальше от благополучного центра города в индустриальные районы, застроенные похожими друг на друга как две капли воды обшарпанными панельными коробками. Долго стоит на железнодорожном переходе, слушает грохот грузовых вагонов и вдыхает запах мазута и нефти.
Он знает, куда идёт
– Пацаны, вы только посмотрите, какую пташку занесло к нам на огонёк! – раздается над правым ухом глумливый голос. Ему наперебой вторят остальные – гогочут, ржут, отпускают похабные шуточки, кто-то, кажется, пытается вырвать из рук пиджак. Они обступают плотным кольцом – вокруг грубые лица, злые глаза, серое, черное, и светлый тонкий Мандерли кажется среди них чужеродным элементом, который эта серая, почти однородная масса вот-вот поглотит, ассимилирует, разберет на молекулы и соберет обратно в себя.
Мандерли закрывает глаза…
– Я не понял, это еще что такое? А ну прочь отсюда, шавки, совсем уже нюх потеряли! – в гул голосов вплетается ещё один. Громкий, властный, мощный. Знакомый.
…И открывает, чтобы среди отступающей в углы черноты увидеть глаза цвета тёмного шоколада.
– Привет, Пикник, – произносит Мандерли на выдохе.
***
– Пикник, подвинься и уступи место новенькому!
Лохматый кудрявый мальчишка, внаглую едва ли не спящий за последней партой, лениво приоткрывает один глаз, смотрит на учителя, смотрит на новенького, бедно, но чисто и аккуратно одетого светловолосого мальчика и с видом, будто делает великое одолжение, сгребает свои вещи со второй половины парты. От этого слишком широкий рукав выстиранной фиолетовой кофты сползает к локтю, обнажая желтоватые синяки и красные отметины чужих ногтей; Пикник видит, как новичок смотрит на него напуганными, широко раскрытыми серыми глазами и, чертыхнувшись, поправляет рукав и отводит взгляд.
До конца урока они не произносят ни слова.
***
Их дружба развивается стремительно. Они пропадают в узких переулках между серыми домами, куда почти не заглядывает солнце, подкладывают на рельсы монетки, прямо под колеса товарняков, бегают по лужам, пытаются пробраться на территорию металлургического завода. Вечера Пикник просиживает в хоть и скромной, но уютной квартире Мандерли. Они читают книги о путешествиях, о храбрых воинах, об удивительных приключениях; часто Мандерли достает альбом и рисует, неизменно уляпываясь краской с ног до головы. Пикник смотрит на то, как друг пытается оттереть рукой пятнышко зеленой гуаши с носа, попутно наставив себе дополнительных красных и фиолетовых, и в его голове появляется смешная и глупая мысль о том, что он сидел бы здесь целую вечность. Пикник знает, что дома его ждет стойкий запах алкоголя, плотным туманом висящий под потолком квартиры, и синяки, и ушибы, и "не смей осуждать родителей, щенок"… но сейчас он здесь, с Мандерли, поэтому в ответ на вопросительный взгляд Пикник лишь улыбается и протягивает влажное полотенце - оттереть пятна.
– Тебе так нужно было ввязываться? - серьёзно, чуть нахмурив брови, спрашивает Мандерли. Пикник пожимает плечами в ответ.
– Они цеплялись к тебе. Пришлось кое-что им объяснить, – и почти ласково гладит биту – главный и неопровержимый аргумент в своих "объяснениях" (это пятое за полгода). Откуда у Пикника появилась бита, Мандерли не знает и не хочет знать. Но Пикник считает, что она придает ему серьёзности - это, конечно, очень важное качество для четырнадцатилетней шпаны.
Пикник в последнее время вытянулся, окреп, и забитым его назвать сложно – сам кого хочешь забьёт. Мандерли удивляет, что его всё ещё таскают за собой и защищают от враждебной среды (даже чересчур, порой, как будто он - это тепличный цветок). Ему это не особо нужно. В этом районе быть тепличным цветком не выйдет, и то, что Мандерли избегает решения проблем силой, не означает, что он не решает их вообще. Пикник, конечно, знает точную причину своего поведения, и черт бы побрал переходный возраст.
– У тебя кровь на щеке, между прочим, – снова хмурясь, сообщает Мандерли, а потом Пикник ощущает себя так, как будто ему с размаху дали под дых его же битой. Мандерли протягивает руку и осторожно прикасается ребром ладони, стирает кровь, задевает пальцами расцарапанную кожу. Наверное, это должно быть больно, но это странно и здорово, и Пикник так больше не может – отнимает от своего лица ладонь какого-уже-к-черту-друга, держит ее так осторожно-нежно, что это уже совсем на него не похоже, и смотрит, как идиот, на дрожащие кончики пальцев в бледных пятнах акварели, и где-то между этими двумя мгновениями, вдохами-выдохами у Пикника, пожалуй, окончательно сносит крышу, потому что он нервно прижимается губами к этим пальцам, к самым кончикам, и слышит, как рвано-напуганно дышит Мандерли. И отпускает, боясь, что на этом всё и закончится (потому что нормальные парни так не делают, не целуют руку своему другу, не чувствуют себя при этом так), и смотрит в серые-серебряные глаза и боится произнести хоть слово.
– Тебе нужен пластырь. – у Мандерли тихий-тихий, будто сорванный или севший голос.
– Плевать я на него хотел, – то есть, Пикник хочет сказать совсем не это, но этот момент кажется настолько хрупким — будто всё вокруг стеклянное, и любое неудачно подобранное слово может все разбить, разрушить, и не будет больше ничего.
Мандерли молчит. Мандерли просто резко наклоняется вперёд, быстро целуя, почти неощутимо; они сталкиваются носами, они не разнимают судорожно сцепленных рук.
И пластырь действительно не нужен.
***
Пикник провожает взглядом роскошный автомобиль, на фоне пыльных кварталов смотрящийся чужеродным элементом не из этой жизни, дожидается, когда тот отъедет от подъезда, за годы ставшего ему ближе и родней собственного, и подходит к Мандерли, стоящему у подъезда и остервенело пинающему носком раздолбанного ботинка дорожную пыль. Пикник никогда не видел его настолько злым, мрачным и отчаявшимся. И не понимает, что происходит.
Он не успевает задать ни единого вопроса.
– Да, это были Ферреро, – зло бросает Мандерли. Пикник надеется, что весь его вид выражает крайнее изумление (больше всего этому, наверное, способствует нервно ходящая ходуном в руках бита). – Да, они приезжали к нам.
Мандерли трясёт: кажется, именно в таком состоянии хватают в руки канцелярский нож и идут убивать сослуживцев. Недолго думая, Пикник делает единственно правильную сейчас, по его мнению, вещь – хватает Мандерли за руку и тащит прочь, куда подальше.
На дворе август – последние дни каникул. Следующий год – выпускной: кто хочет, продолжит учиться дальше, кто не хочет – заводу всегда нужны рабочие руки. В их школе особо не церемонятся.
Они вместе уже все лето. Правда, Пикник это слово не любит. Он вообще не знает, как обозвать то, что происходит между ним и Мандерли, потому что все эти словечки из лексикона телевизионных сопливых сериалов – это не то, и он не скажет ничего подобного даже под страхом смерти.
Пикник просто знает, что за Мандерли он готов убить. Вот этой самой битой.
Они поднимаются на одну из многочисленных крыш города, горячую от солнца. Ложатся прямо так на почти раскалённую поверхность. Смотрят в слепящее желтое небо и держатся за руки.
— Они говорят, что я тоже Ферреро, – после недолгого молчания произносит Мандерли, а Пикник думает, что хорошо, что они уже лежат – это слишком сногсшибательная новость. – Говорят, что мой, кхм, отец был персоной весьма любвеобильной, ну и вот. А теперь им по какой-то причине взбрело в голову собрать всех отпрысков этого достойного человека вместе, я не расслышал подробностей.
На крыше снова становится тихо, только где-то метрах в пяти курлыкают голуби.
– И что ты будешь делать? – Пикник старается говорить будто бы небрежно, будто бы ему, в сущности, всё равно. Хотя это не так. На самом деле ему страшно до колик.
– В другую школу, как они предлагают, переходить не буду, – решительно говорит Мандерли – судя по всему, пробежка и горячая крыша отлично успокаивают. – Я и переезжать-то никуда не хочу, у меня тут ты, но придётся.
Свежеиспеченный Ферреро утыкается Пикнику куда-то в район плеча, а тот думает, что на этом моменте Мандерли, пожалуй, может замолчать, потому что слова будут излишни.
– У меня будет свой собственный ручной мажор, – радостно хмыкает Пикник, за что получает от мажора тычок под рёбра. И поцелуй.
И еще один.
***
– Почему? – Мандерли стоит у окна, и Пикник не может не любоваться им. Сейчас, спустя учебный год, Мандерли полностью освоился в новом для себя статусе, и ему идет. Как будто он всю жизнь был ребенком из семьи аристократов, а не обычным дворовым мальчишкой. Сейчас он удивительно на своем месте.
Этот статус не предполагает наличия рядом шпаны с битой.
Именно поэтому Пикник делает то, что делает. Пытается объяснить это, как может. Говорит, наверное, больше, чем за всю свою жизнь. И, наверное, даже жалеет, что под рукой нет верного аргумента.
Потому что Пикник и хотел бы продолжать учиться, и быть рядом, и чтобы вся жизнь - как этот год. Но ему уже восемнадцать, и матери перестали приходить выплаты - а ведь даже на те крохи, которые не тратились на алкоголь, можно было жить. Нужно искать работу, нужно устраиваться в жизни, потому что не всем на голову сваливаются родственники из самой именитой в городе семьи. Кажется, последнее он тоже говорит вслух, судя по тому, как Мандерли закусывает губу и сжимает кулаки.
Мандерли ждет блестящее будущее.
Пикника ждет металлургический завод.
У них выпускной, и с этой связью, которая с каждым месяцем натягивается все сильнее и едва ли не звенит, пора что-то делать. А Пикник всегда любил радикальные решения.
Мандерли, прищурившись, смотрит на него почти спокойно – разве что руки дрожат, едва-едва, незаметно, со стороны не увидишь. Он действительно изменился за этот год, неуловимо, но Пикник понимает, что никогда не видел его таким, а еще он пропускает момент, когда Мандерли подбирается к нему так близко, что его дыхание чувствуется на щеке, и, застань их кто-нибудь сейчас… Их бедная школа не выдержала бы такого.
Пикник думает, что нужно хотя бы сделать шаг назад, или потребовать, чтобы Мандерли отошел как можно дальше, или ещё что-нибудь.
Но не может.
Вместо этого он пялится в серо-штормовые глаза и понимает, что черта с два он сейчас сделает что-то подобное.
– Неужели ты думаешь, что я тебя куда-то просто так отпущу? – Мандерли говорит очень тихо, наклонившись к уху, и Пикник едва ли понимает смысл слов.
– Я все-таки не твоя собственность, Ферреро, – он бьет по больному намеренно, зная, как раздражает Мандерли, когда его зовут новой фамилией – он даже демонстративно игнорировал обращенные к нему вопросы, заявляя: "Зовут какого-то Ферреро, не понимаю, о ком это они". И ещё полгода назад Мандерли бы дал ему в нос, или хотя бы попытался. Сейчас он даже не дёргается, только сжимает губы на мгновение, после чего те складываются в мягкую усмешку. Привык. Принял. Освоился.
– Это тебе так кажется, Пикник, – издевательски медленно шепчет Мандерли куда-то в губы (от него пахнет шампанским и кружится голова), после чего выпрямляется и, резко развернувшись, уходит.
А Пикнику хочется разбить кому-нибудь голову любимой битой, потому что чертов Мандерли прав.
Больше его в тот вечер Пикник не видит.
***
Учиться в Кэдбери безумно сложно. Большинство однокурсников Мандерли закончили приличные средние школы, а не районную близ металлургического завода, поэтому Мандерли учится как проклятый, ночует в библиотеке и перерабатывает. Ему приходится делать вдвое больше, чтобы соответствовать ожиданиям, и к концу семестра он успевает проклясть всё сущее, включая собственную фамилию, которая взяла и за полтора года перевернула ему всю жизнь.
Фамилия отравляет ему существование. В университете на него смотрят все, за ним пристально следят. Кажется, однокурсники ему завидуют, судя по шепоткам за спиной, завидуют учебным успехам, завидуют тому, что он Ферреро, завидуют, завидуют, завидуют. Мандерли относится к этому философски - они же не знают, насколько отчаянно он хотел бы не принадлежать своей семье, не знают, что по утрам у Мандерли целый ритуал приведения себя в порядок, потому что никто не должен видеть, как он устаёт, не знают… Вообще ничего они о нём не знают.
Мандерли думает о том, что в тех местах, откуда его вывезли, им бы уже давно устроили сладкую жизнь, потому что за базар надо отвечать – и мысленно сам себе же дает по губам, потому что негоже в высшем обществе употреблять такие выражения, пусть даже и в мыслях. Тем более, это не то общество, не те нравы, не те порядки.
Мандерли от этого тошнит, но об этом никто не узнает.
За полгода в университете он учится идеально скрывать свои мысли и чувства, держать маску, плести кружева изысканных оскорблений. У него неплохо получается - по крайней мере, своих недругов он крайне раздражает, их нападки становятся все более колкими и болезненными, а держать лицо становится все сложней.
А еще он безумно скучает.
Он читает ночью сводки криминальных новостей о бандах города, о переделах территории, о Фиолетовых, пришедших из района металлургического завода и постепенно получающих все больше влияния. Он знает о них все, что только возможно знать, не чурается использовать внутренние каналы информации семьи Ферреро и жадно проглатывает данные, и ему все время мало и нужно еще.
Утром он, как правило, ловит себя на том, что вся тетрадь изрисована до боли знакомым лицом, и смущённо захлопывает тетрадь - не хватало давать новых поводов для подколок.
Потом кто-то узнаёт о том, что Мандерли – внебрачный сын, и Ферреро нашли его не так давно, и издевательства становятся еще более изощрённо-жестокими. А он даже не может ни с кем поделиться, потому что в семье ты либо решаешь проблему, либо находишься в процессе ее решения и ведешь себя при этом так, будто никакой проблемы нет. Мандерли и сам жил так всю жизнь, и менять это не собирается. Много чести.
К середине весны терпеть становится невозможно. Мандерли понимает, что готов удавить каждого из них голыми руками.
Но ему не приходится.
Главный зачинщик травли падает с лестницы и ломает ногу.
Вроде бы это просто случайность, но в течение следующего месяца такая случайность происходит еще с пятерыми. У последнего рядом - карточка, подписанная самой дешёвой фиолетовой ручкой: "Это последнее предупреждение".
Однокурсники непостижимым образом связывают все происходящее с Мандерли и испуганно жмутся по углам. Смешные - Мандерли никогда не был замечен в страсти к фиолетовому цвету и мелкому пафосу. Зато знает того, кто был, но об этом им знать необязательно.
На губах Ферреро Мандерли красуется нехорошая усмешка. Это ребячество - радоваться таким вещам, но он практически счастлив.
Тем более, что с тех пор его не трогают.
У Мандерли же появляется дурная привычка гулять по самым тёмным и злачным районам города, будто бы испытывая судьбу или того, кто выполняет роль этой самой судьбы.
Но Пикник упорно не показывается на глаза.
Наверное, именно тогда Мандерли решается показаться ему на глаза сам.
***
– Ты их распустил, – хмыкает Мандерли, пока они идут узкими коридорами базы.
– Ты же знаешь, что это не мои. Так, мелкая шваль, – Пикник хмурится, курит и вообще, судя по всему, не в духе. – Но кто-то же должен их держать в узде. Мои тебя знают, они бы тебя и пальцем не тронули.
Сегодня Мандерли здесь, на территории Фиолетовых, уже третий раз. Первый раз Пикник был очень зол и орал, что Мандерли и знать расположение базы не должен, не то что приходить сюда, будучи в здравом уме и твердой памяти, и избегал смотреть в глаза, и пытался прогнать.
Вот только Мандерли свое решение принял еще много лет назад. И привык держать свое слово. А за время, проведенное с Ферреро, привык еще и брать то, что хочет и в чем нуждается, добиваясь своего любыми способами. А нуждался он в Пикнике.
У Пикника здесь даже есть подобие своего кабинета, как у главы. Там они и остаются наедине, и только там Пикник позволяет себе даже просто коснуться, переплести пальцы рук: свои – огрубевшие от работы на заводе и от постоянных драк, со сбитыми костяшками – с нежными пальцами Мандерли. И позволяет Мандерли тянуться к нему, неторопливо целовать; что уж там, он готов позволить вообще всё, что угодно.
Просто он действительно смирился с тем, что Мандерли его не отпустит еще долго. Что Мандерли, кажется, плевать. Хотя в первый раз они просто несколько часов проговорили, точнее, проорали друг на друга, и рука Пикника раза три тянулась к верному аргументу, а Мандерли, кажется, просто пытался его придушить. Особенно за то, что Пикник обрезал кудрявые волосы почти под корень и еще больше, чем обычно, напоминал криминального элемента, и за "упал с лестницы" тоже.
А потом все было хорошо.
И ещё раз хорошо.
И сейчас тоже.
– Мы больные, – смеется Мандерли, беззаботно-счастливо, как в детстве, и стягивает с Пикника темно-фиолетовую спортивную куртку, и гладит по волосам, и жмётся, и не даёт отстраниться даже на пару секунд.
– Угу, – Пикник немногословен, ему не до этого. Пикник пахнет сигаретным дымом и железом, и Мандерли это рвет крышу, потому что дорвался, наконец.
Об этом по-прежнему лучше никому не знать. Главарь одной из самых нашумевших уличных банд последнего времени и младший отпрыск семьи Ферреро – это тот еще повод для грандиозного скандала.
Но Пикнику на это окончательно становится плевать.
Он больше не хочет никуда уходить.